Истина же заключалась в том, что Терри вышла замуж за первого мужчину, который сделал ей предложение, потому что безумно страшилась остаться старой девой. Хотя ему хотелось подождать с детьми, она так боялась, что он ее бросит, что забеременела уже в первую брачную ночь — или, быть может, за неделю до свадьбы — точно не знала. И никогда не писала Джеки правды о своей жизни: что ее муж почти все время проводит с приятелями в мужской компании за кружкой пива, а дома спит, накрывшись раскрытой газетой. Вместо этого она описывала Джеки жизнь, которая проходит так, как изображалось в романе Бетти Крокер. Она описывала сад, который они с мужем возделывают, чтобы у них были свежие овощи и пряные травы для мальчиков. Правдой же было то, что муж за многие годы потерял уже четвертую работу, а ее отец освоил маленький огородик на их заднем дворе, чтобы помочь ей прокормить семью. И, конечно, мальчишки — все в отца, к овощам не притрагиваются, так что Терри проводит долгие часы за консервированием, чтобы продать консервы холостому фермеру-скотоводу за мясо, которое так любят ее мужчины. Терри писала Джеки, что Ралф всегда проводит воскресенья с семьей, естественно — ведь он не просыпался с субботней ночи. Она описывала Джеки, как приятно иметь семью. Яркими мазками она рисовала ей цветы, своих детишек, жующих ее вкусную еду. Каждая капля воображения Терри писала картины идеального бытия. Писание этих писем и планы — что именно в них написать — занимали солидный кусок ее жизни.

Когда крупный здоровый мальчишка терроризировал маленькую девочку соседей, а второй бросался едой на кухне, Терри находилась в ванной: ее тошнило, потому что была беременна третьим; она в это время размышляла только о том, как ей представить свою жизнь в письмах Джеки.

Когда мальчики подросли и по росту догнали отца, когда она уже не могла ни дать им ума, ни справиться с ними, переписка с Джеки сделалась для нее еще большей необходимостью. Подход к воспитанию детей у ее мужа был такой: чем сильнее, тем лучше для них. Чем чаще они попадали в переделки в школе, тем больше отец гордился ими. Терри пробовала поговорить с ним, объяснить, что он поощряет их преступное поведение, но у него резон был один: он так рос, и вырос отлично. Терри же хорошо знала, что он никогда не мог удержаться на работе дольше восьми месяцев, потому что начинал стычки со своими боссами. Сыновья вели себя так же, как отец, в спорах с учителями и наставниками, владельцами лавок и вообще со всяким, кому случалось попасть им под руку.

Реальная жизнь Терри и жизнь, которую она описывала Джеки, не имели друг к другу никакого отношения. Теперь же, когда ее здоровенные неуклюжие сыновья почти выросли и редко бывали дома, самым радостным событием в ее существовании были визиты в старый нежилой городок, чтобы побыть с Джеки. Она не имела представления, знает ли Джеки о ней правду. Узнать это было бы легко, потому что «знать каждому о каждом в Чендлере — это единственное занятие», но Терри сомневалась, что Джеки это сделала. В глазах жителей Чендлера, Джеки была знаменитостью, и Терри не думала, что люди кинутся рассказывать ей о скучной жизни никому не нужной Терри Пелмен. А пока — так часто, как только могла, Терри навещала Джеки, и обе поддерживали фасад великолепной счастливой жизни Терри; в этой жизни у нее было все: крепкая любовь хорошего человека, трое красивых сыновей, превращающихся в прекрасных незаурядных молодых мужчин, и милый, гостеприимный дом.

— Это не совсем то, что ты думаешь, — сказала Джеки, смеясь. — Это не романтическая встреча. То есть, он меня поцеловал, но…

— Ты разбиваешь самолет, прекрасный мужчина приходит в ночи, спасает тебя, — она подняла брови, — целует, а ты говоришь — это не совсем то. Ну, тогда — что это?

— Терри, ты неисправима. Я думаю, что ты не успокоишься, пока не увидишь меня замужем и беременную.

— А почему бы тебе не стать такой же, как мы, грешные?

— Подумай, что говоришь. Ведь, если бы я не знала, как ты любишь семью, я бы…

— Рассказывай!

— Собственно, особо и рассказывать не о чем, — сказала Джеки, подумав про себя — а ведь это так и есть. То, что было между ней и Вильямом — только ее дело. Она не хотела рассказывать о своих чувствах, а потом выглядеть дурочкой из-за какого-то мужчины. И уж точно она не хотела говорить Терри, что этот мужчина был одним из сыновей Джеймса и Нелли Монтгомери. По ряду случайных причин, Терри, по-видимому, верила, что каждый мужчина в Чендлере — никчемный. Быть может, она думала, что заполучила единственного достойного, а может быть, по пословице — «чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь». Она знала всех мужчин Чендлера столько времени, что была уверена в их неспособности внушить страсть или даже любовь. У Терри было собственное представление о великолепном мужчине: чем экзотичнее, тем лучше. Она однажды допытывалась у Джеки, как это она могла — быть во Франции и не влюбиться во француза. «Или египтянина, — добавила Джеки, смеясь, — они самые красивые мужчины на земном шаре». — В самом деле — это просто деловое соглашение. Я упомянула о своем желании начать фрахтовый бизнес, а он сказал, что посмотрит, что можно сделать, только это и было. Он уехал в Дэнвер купить пару самолетов.

— И это все?

— Да, все.

Терри ничего не сказала, но поставила свою чашку, откинулась на спинку стула и уставилась на подругу.

— Я не уйду отсюда, пока ты все мне не расскажешь. Могу позвонить Ралфу — пусть он пришлет сюда мою одежду. Если мальчики соскучатся по своей маме, я надеюсь, ты не будешь возражать, если они здесь поживут с нами…

От этой угрозы Джеки прямо задрожала, но сообразила, что Терри пора уезжать. Она была примером, подтверждающим, что любовь слепа, в отношении к своим гигантским, полуграмотным, распутным сыновьям, неприятным всем, кроме матери. В последний раз один из них, приезжавший забрать Терри, припер Джеки к углу кухни и стал ей бормотать, что такая женщина, как она, должно быть, «томиться по мужику», и что ему хотелось бы утолить ее желание. Джеки едва унесла ноги, «случайно» уронив ему на левую ногу кастрюльку. С тех пор Джеки изъявила желание сама отвозить Терри, потому что ее подруга не могла водить машину.

— Я… он понравился мне, — сказала Джеки, хотевшая с кем-нибудь поговорить о Вильяме, но в го же время и боявшаяся рассказывать. Ее реакция на Вильяма была необычна. Джеки была замужем большую часть своей жизни, но никогда не была влюблена. Она вышла замуж за Чарли, чтобы уехать из Чендлера. Чарли это знал и не обращал внимания на то, что его использовали. Он с удовольствием обещал жениться на длинноногой, неопытной девушке, полной жадного любопытства и желания работать. Уже через двадцать часов после встречи с ней Чарли почувствовал, что она заботится о нем. Он не ошибся в ней. Все годы, что они прожили вместе, она следила за оплатой счетов, за крышей над головой, она улаживала все его трудности, делая беспокойную жизнь Чарли мирной настолько, насколько возможно. Он отплатил ей тем, что показал мир. — Он мне понравился, — повторила Джеки. — Вот все, что можно сказать. Он там был, когда я разбилась, позаботился обо мне. Мы разговаривали. Все очень просто…

«Разговаривали так, как будто мы знакомы вечность, — думала она. — Разговаривали, словно никогда не сможем остановиться; разговаривали, как старые, новые, лучшие друзья».

— Кто он?

— Ну, только Вильям, я не помню.

— Он живет в Чендлере?

— Я не знаю, не уверена. — Она отвечала быстро, чтобы Терри не спросила у нее, как же она согласилась стать партнером человека, даже не узнав его фамилии. — Ах, Терри, ничего не преувеличивай. Я в жизни встречалась с тысячью мужчин, сотням давала уроки вождения, и этот такой же.

— Можешь врать себе, но не мне. Ты смущаешься, как девочка. Так когда же я его увижу?

— Не знаю. Кажется, его сестра сказала, что он должен вернуться в субботу.

День, просто врезавшийся в ее память. «Суббота, к вечеру», — говорила его сестра. Три часа пополудни. Джеки решила надеть маленький желтый с белым фартук с кружевными оборками, а под него белую блузку. Он видел ее в кожаном комбинезоне с волосами, смятыми кожаным шлемом, а в этот раз. думала она, неплохо показать себя с другой стороны, скажем, что она может вести дом и даже быть чьей-то женой.